В России создан препарат для лечения мерцательной аритмии, способный улучшить качество жизни и спасти миллионы жизней.

При поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) в лаборатории электрофизиологии сердца НИИ экспериментальной кардиологии создано новое лекарство для борьбы с мерцательной аритмией, способное спасти миллионы людей. Об истории создания препарата и сложностях, стоящих на пути его внедрения, рассказал в интервью академик РАН Л.В. Розенштраух.

Что такое мерцательная аритмия знакомо многим семьям в разных странах. Только в России около трех миллионов человек страдают от этого тяжелого заболевания. Дискомфорт в груди, угроза инсульта и постоянный мучительный страх смерти – вот вечные спутники нерегулярного сердечного ритма. Согласно статистике – этим недугом страдает около 2% людей в популяции населения, а после 50 лет этот процент возрастает до 15.

До сих пор эффективность лекарственных препаратов не превышала и 50%, а наиболее эффективное воздействие в виде электрического разряда способно вызвать массу негативных последствий для здоровья пациента любого возраста.

Возможно ли избавить миллионы людей от мучений? Ответ на этот вопрос нашел академик, заведующий лабораторией электрофизиологии сердца НИИ экспериментальной кардиологии Российского кардиологического научно-производственного комплекса Леонид Валентинович Розенштраух. Дважды лауреат государственной премии СССР, обладатель государственной премии РФ и первой национальной премии «Призвание» Леонид Валентинович всю жизнь занимается созданием лекарственных средств, которые доступны сердечникам в аптеках по всему миру. И сегодня он рассказал о препарате нового поколения под названием «Ниферидил», способного наконец переломить ход войны с мерцательной аритмией.

В настоящее время ни одна болезнь не убивает ежегодно столько людей, сколько сердечно-сосудистые заболевания и в частности — аритмия. Их жертвы исчисляются миллионами человек ежегодно. Как Вам удалось создать три эффективных препарата? Раскройте секрет!

Нарушениями сердечного ритма я начал заниматься в Московском университете еще во время написания дипломной работы. Уже тогда я понимал, насколько это сложная и в такой же степени важная проблема.

Вы мне никогда не поверите, но уже тогда, во время дипломной работы у меня была мечта. О чем вообще может мечтать человек? Можно мечтать о покупке дорогого автомобиля, о своем доме. Но, с моей точки зрения, главная особенность истинной мечты – ее недостижимость. Чем более недостижимым кажется предмет вашего вожделения, тем больше это похоже на мечту. И вот у меня, студента, появилась такая сумасшедшая мечта, жгучее желание! Я хотел, чтобы наука, которой занимаюсь, принесла какую-то реальную пользу, и университетское образование помогло создать то, что станет полезно людям.

Я мечтал, изучив нарушения сердечного ритма, сделать лекарство. Мечта сумасшедшего! Тысячи и тысячи людей по всему миру занимаются нарушениями сердечного ритма, еще больше людей занимаются созданием лекарственных препаратов. Вероятность вытащить золотую рыбку казалась равной нулю. И я прекрасно понимал свои шансы.

Мне во многом сопутствовала удача, повезло работать с уникальными людьми. И здесь в первую очередь уместно указать на то, что создание моей лаборатории, широкие возможности работать на современном оборудовании, посещение различных иностранных лабораторий, особенно в США, принимать у себя специалистов из разных стран – таковы были условия нашей работы с момента создания лаборатории Электрофизиологии сердца в середине 70-х годов. Хорошие условия для работы – это еще полдела. Еще один важный элемент постоянно присутствовал в нашей жизни – это правильная ориентация, правильный вектор наших исследований. Перед нами всегда стояла задача тесного взаимодействия с клиническими специалистами. Все это было создано, организовано и придумано директором нашего центра академиком Евгением Ивановичем Чазовым. Несколько поколений молодых ученых, в числе которых и Ваш покорный слуга, во многом обязаны своими успехами и достижениями Е.И. Чазову.

Работая в Кардиоцентре, мы стремились к широкому взаимодействию с научными учреждениями и лабораториями г. Москвы. Благодаря совместной работе с известным фармакологом, профессором Н.В. Кавериной из Института фармакологии АМН СССР, дочерью Вениамина Каверина, нам удалось создать два лекарственных препарата, которые продаются до сих пор. Это «Этмозин» и «Этацизин».

Это были отечественные аналоги западных лекарств или новые препараты?

Созданные нами препараты относились к классу, который никогда раньше не использовался для борьбы с аритмией – фенотиазины. До нас в фармакологии химические соединения этого класса использовались как источник психотропных веществ; всем вам знакомо лекарство «Фенозепам», вот оно является типичным представителем своего класса. А нам удалось создать из них лекарства для сердечников. В то время эти работы наделали много шума, они широко известны в мире.

Лицензия на производство и распространение «Этмозина» была куплена американской фармакологической фирмой «Дюпон», он и сейчас широко используется для лечения различных форм аритмии. Этот препарат входит во все классификационные таблицы антиаритмических средств.

Фенотиазинами мы занимались около 15 лет. После этого мне посчастливилось работать со знаменитым ученым, академиком М.Д. Машковским. Этот человек прославил себя книгой «Лекарственные средства». В те времена эту книгу можно было обменять на полное собрание сочинений Дюма! Михаилу Давыдовичу и его коллегам удалось синтезировать целый ряд новых соединений, и он понял, что некоторые из этих соединений могут быть очень полезны для кардиологии и обратился к нам. Так началось наше длительное и плодотворное сотрудничество с М.Д. Машковским и Химико-Фармацевтическим Институтом.

Наши отношения с М.Д. Машковским были примером научного сотрудничества, основанного на полном доверии друг к другу. Вместе с Михаилом Давыдовичем и директором Химико-фармацевтического института Робертом Георгиевичем Глушковым у нас сформировалась эффективная группа взаимодействия, в результате работы которой появился препарат, получивший название «Нибентан», предшественник «Ниферидила», о котором сегодня идет речь.

Как создавался этот препарат?

В настоящее время новейшие антиаритмические препараты, относящиеся к группе так называемых препаратов третьего класса, могут максимально помочь человеку лишь в 40-50% случаях. Более того, действуют они очень ограниченное время – лишь первые 7 дней после приступа нарушения ритма. Другие из этих препаратов могут быть иметь высокую антиаритмическую активность, но при этом вызывать10-15% летальных осложнений, одно из них — желудочковая тахикардия «пируэт» или тorsade de pointes. Смертельно опасная форма аритмий.

«Нибентан» относился к совершенно другой группе антиаритмических препаратов. Мы приступили к работе над ним в начале 1990-х гг. и за десятилетие добились неплохих результатов. Однако когда пришло время задуматься о создании таблеток – нас постигло большое разочарование. «Нибентан» не прошел тесты на токсичность. Наш энтузиазм угас, ведь внедрение исключительно ампульной формы не было главной целью. Аритмия требует постоянного приема медицинских препаратов, таблетки принимают пожизненно, а ежедневные инъекции в этом случае совершенно не подходят.

И что произошло? Вы перестали заниматься этим препаратом? Но ведь на него было потрачено столько лет…

Тогда М.Д. Машковский и Р.Г. Глушков представили еще несколько полученных соединений. Нами было отобрано то, которое теперь называется «Ниферидил». Это заняло еще около 10 лет исследований. Первые опубликованные результаты экспериментальных работ по «Ниферидилу» датируются 2003 годом.

Конечно, нам помогло, что мы уже знали классификационную принадлежность препарата и «портрет» нашего пациента.

До сих пор самым действенным методом восстановления ритма являлся разряд тока. В чем принципиальное отличие «Ниферидила» от электрического воздействия и других препаратов?

Нанесение электрического разряда в определенную фазу сердечного цикла или, как говорят специалисты, электрическая кардиоверсия (ЭКВ) – это «золотой стандарт». Да, эффективность такого метода может достигать 90%. Но каковы побочные эффекты? Это возможное повреждение сердца и тканей грудной клетки, образование и отрыв тромбов, осложнения от наркоза и т.д. А существующие сегодня антиаритмические препараты, хоть и не обладают такими побочными эффектами, но значительно менее эффективные, чем ЭКВ.

«Нифередил» — это новое слово в кардиологии. Наши партнеры-клиницисты Кардиоцентра, это одно из лучших в стране отделений по нарушениям сердечного ритма во главе с профессором С.П. Галицыным, полностью закончили клинические испытания внутривенной формы введения препарата. В исследование было включено 100 пациентов (64 мужчины и 36 женщин), срок заболевания которых длился от одного месяца до 35 лет.

В результате проведенных исследований было установлено, что самые распространенные формы нарушения сердечного ритма – мерцание и трепетание – купируются «Ниферидилом» в 85% — 90% случаев. Среди известных антиаритмических препаратов ни один и близко не обладает такой эффективностью. При этом побочные действия «Ниферидила» встречаются лишь в 1,2% случаев. Меньше побочных эффектов лишь у одного препарата – «Кардорона». Но он имеет эффективность всего 45% -50%, а в молекуле данного препарата имеется атом йода, который создает фото чувствительность кожи, кристаллики йода откладываются в радужке глаз, дают легочные осложнения и т.д. Да, его применяют и очень активно. Но у людей просто нет другого выхода, на данный момент в аптеках нет альтернативы.

Если «Ниферидил» — это настоящий прорыв в медицине, какие сложности стоят на пути его внедрения? Что еще предстоит сделать в рамках разработки препарата?

Мы написали несколько статей, опубликовали их на русском языке, получили русский патент на препарат. После этого написали статью на английском языке в американский журнал Сердечно-сосудистой Фармакологии. У нас было 3 рецензента – и их мнение сошлось в одном пункте критики. Ахиллесовой пятой нашей работы является отсутствие группы контроля. Это группа сравнения или плацебо контролируемые исследования. То есть это здоровые пациенты или пациенты с аритмией, которые получают не лекарство, а пустышку.

К сожалению, это одна из самых дорогих частей исследования. Зачем человеку глотать какие-то пилюли, если он здоров? Или зачем человеку с аритмией принимать то, что ему не поможет? Ответ прост – это компенсируется деньгами. Для нашей работы нужна очень строго отобранная группа, которая бы показала, что эффект от нашего лекарства отличается от плацебо. А для подобных испытаний у нас нет средств.

Не смотря на важность сделанного рецензентами замечания, тем не менее шанс публикации нашей статьи очень высок, так как мы можем ввести специальный раздел под названием «Ограничения», и в этом разделе подтвердить указанный рецензентами недостаток и еще раз указать на сильные стороны полученных результатов.

Сколько вообще стоит создание нового препарата такого уровня, и кто оказывает финансовую поддержку Вашей лаборатории?

Если сравнивать с Западом, то там этим занимаются фармакологические фирмы. Главная цель фарм. фирм – поиск успешных препаратов, которые будут давать максимальный доход. Что это за сумма? Говорят, что она может достигать миллиарда долларов в год. Фирма может получать такие деньги ряд лет.

Какова цена вопроса для «Ниферидила»? Давайте подсчитаем: только в нашей стране частота распространенности мерцательной аритмии, наиболее часто встречаемой формы аритмий – 2% от приблизительно 150 млн населения. Это значит, что в России ежедневно, этот препарат нужен 3 миллионам человек. А применять это лекарство нужно пожизненно, отсюда и складываются большие суммы дохода после внедрения «Ниферидила». Но прежде, чем получать доход, нужно потратиться для полного завершения исследований, и стоит это дорого.

С неба такие деньги не падают, для этого нужны вложения.

С моей точки зрения, фармакология России должна стать одной из национальных программ страны. У нас есть для этого все возможности.

Так сколько денег требуется на создание такого лекарства?

Эта сумма, вероятно, исчисляется сотнями миллионов долларов.

Леонид Валентинович, Вы неоднократно получали гранты Российского фонда фундаментальных исследований, в том числе и для работы над «Ниферидилом». Насколько, с Вашей точки зрения, важна грантовая поддержка в области создания новых лекарственных средств?

К РФФИ у меня особое отношение. Мы сотрудничаем уже многие-многие годы. Это очень важная и полезная структура, особенно Фонд был необходим в 1990-е гг. Сейчас грант РФФИ позволяет делать сотрудникам лаборатории небольшие надбавки к зарплате и покупать расходные материалы. Нужно ли это? Конечно! Однако этого недостаточно. Максимальный грант в прошлом году составлял приблизительно 500 тыс. рублей в год. Я считаю, что эту сумму нужно увеличить по крайней мере на два порядка.

Сколько времени занимает создание такого препарата? Какие стадии проходят между идеей и поступлением готового продукта в аптеки?

Лекарство – это не робот и не стадион. Стадион можно построить за три года, а лекарство за такое время создать невозможно.

Первая стадия – это доклинические работы, они занимают годы, а иногда и десятилетия, препарат проходит десятки проверок, включая одну из самых важных – на токсичность. Все полученные данные анализируются Фармакологическим комитетом Минздрава РФ, который дает разрешение на начало проведения клинических испытаний. Эта вторая стадия, она занимает приблизительно столько же времени, сколько и первая. И только в случае успеха и положительных результатов можно приступать к третьему этапу – внедрению. Таким образом, на создание препарата такого уровня требуется не менее 20 лет. При этом без необходимого финансирования создать качественный препарат невозможно.

Вы работаете над «Ниферидилом» уже 10 лет. По Вашему мнению, сколько еще необходимо времени на внедрение нового препарата в лечебные учреждения? Когда он будет введен в аптечный оборот?

Все упирается в деньги. Думаю, что ампулы нам удастся внедрить, но создание таблеток – это большой вопрос, у нас недостаточно средств.

Чтобы испытать таблетки, необходимо провести затратные исследования с группой контроля, создать протоколы, которые будут учитывать пол, возраст, национальность и характер нарушения ритма у пациентов. Причем такой протокол должен действовать несколько лет и включать несколько сотен тысяч человек. Вот на что нужны деньги.

Аритмия – это ужасное наказание, ощущение постоянного страха смерти сводит людей с ума. Мой внук психиатр, он может это подтвердить.

Несмотря на все сложности, Ваша лаборатория живет и продолжает разрабатывать уникальные препараты. Что так стимулирует Вас и Ваших коллег?

Так получилось, что я всю жизнь работаю в одном учреждении. После окончания Университета был приглашен в лабораторию физиологии кровообращения в Институт терапии АМН СССР. В то время это был известный институт, созданный знаменитым академиком А.Л. Мясниковым. Шло время, институт менял названия и места жительства – а я оставался.

Здесь, в нашей лаборатории работают выпускники Московского университета и Физтеха. У меня никогда не работало ни одного врача, им трудно заниматься современной наукой. Они к ней не готовы, да и, честно сказать, готовят их не для исследовательских целей. Выпускникам Университета и Физтеха тоже непросто приходится, но они справляются.

Всех остальных я отбирал лично. В Университете всегда была система дипломных работ, многие из которых делались здесь. С одной стороны, это не очень выгодно – дипломники отнимают много времени и требуют изрядное количество внимания. Но с другой стороны – можно поближе познакомиться с человеком, узнать, чем он живет. Так и проходил отбор.

К сожалению, за эти годы очень многие способные люди уехали из страны. Мою лабораторию покинули около 20 человек. Вначале я очень бурно реагировал, теперь уже нет. Здесь им не удалось себя реализовать, а там они очень хорошо устроились. Все до одного. Не знаю, счастливы ли они, но обеспечить себя и свою семью могут.

А удалось ли кому-нибудь достичь того, что удалось Вам здесь?

Нет. И я могу объяснить, почему. Там не нужны «головастые» люди. Там нужна рабочая сила очень высокой квалификации. Я не знаю примеров, чтобы там наш человек стал лидером. Если он начинает куда-то вылезать, то предпринимаются меры и происходит выравнивание с остальными. Конечно, есть исключения, но они лишь подтверждают правило.

А в России?

Здесь в моей лаборатории систематически что-то делается и получается. Я чувствую, что должен этим заниматься. Я рожден жить в этой стране. Я не ультра патриот, просто меня так воспитали. Здесь похоронены мои родственники, и я человек этих мест, хотя и объехал полмира. Начал ездить в Америку с 1976-го года, работал там во многих университетах, и мои командировки длились иногда по полгода.

Что меня действительно волнует — это то, что проделанная за эти годы работа может не дойти до людей.

Екатерина Саруль, РФФИ