Судьба свела нас более 15 лет назад в Формулярном комитете, тогда он был при Минздраве России и назывался еще Экспертным советом.
А.И.Воробьев, формируя список членов комитета, пригласил туда нескольких врачей, с которыми он активно сотрудничал в различных трудных клинических ситуациях и чьему мнению доверял почти безоговорочно. Это были не «анкетные» врачи, а именно ведущие клиницисты, оказавшиеся тогда в больнице Управделами Президента в Кунцево. Многие из них принимали участие в оказании помощи Б.Н.Ельцину, а до этого – Ю.В.Андропову, К.У.Черненко, а кое-кто – и президенту Алжира Х.Бумедьену. Не считая тысяч менее титулованных пациентов со сложнейшими диагнозами.
Владимир Евгеньевич окончил медицинский институт в Саратове, оттуда был распределен в закрытый город Шевченко на берегу Каспийского моря и по окончании срока распределения оказался в Москве в клинике Б.Е. Вотчала, чье имя известно у нас по каплям. Вотчал был основоположником клинической фармакологии в нашей стране. Владимир Евгеньевич унаследовал от своего учителя пытливость врачебного мышления, индивидуальный подход в, казалось бы, стандартных, шаблонных ситуациях клинической практики.
Я никогда не был на обходах Владимира Евгеньевича, о которых вспоминают его сотрудники и ученики с придыханием. Никогда не консультировал вместе с ним больных. Хотя не раз и не два прибегал к его консультациям у непростых легочных пациентов. Никогда не было отказа, никогда не было какого-либо чванства: всегда один ответ – дайте мой телефон, я разберусь. А ведь он занимал определенную административную должность, являясь не только заведующим отделением, но и главным пульмонологом больницы.
Отделение Владимир Евгеньевич возглавлял с конца 80-го года, т.е. почти 35 лет. Срок – немалый. Но об этой стороне деятельности мне судить трудно. Как и о работе его преподавателем на кафедре воссозданного медицинского факультета МГУ, откуда он ушел из-за чрезмерной бюрократизации процесса: ежегодно совместителей на лето увольняли, потом опять надо было трудоустраиваться, в этом было мало уважения к преподавателям. Видимо, были и еще причины, но преподавательская работа в МГУ была недолгой.
Формулярный комитет априори является конфликтной организацией: он отбирает только самые необходимые препараты из всех зарегистрированных и рекомендует их к повсеместному применению. На долю Владимира Евгеньевича в нашем комитете выпала довольно сложная задача: отвечать не только за группу препаратов, используемых в лечении патологии легких, но и за антибиотики. Нужно было выбрать некоторую часть антибиотиков из всего множества для того, чтобы они «покрывали» весь спектр микрофлоры, приводящей к тяжелым заболеваниям. При этом ясно, что большая часть препаратов имела схожие характеристики. Надо было никого особенно не обидеть при наличии в стране нескольких крупных специалистов по антибиотикам – Л.С.Страчунского, В.П.Яковлева и др. Надо было удержаться от прямых конфликтов с группой пульмонологов под руководством А.Г.Чучалина. В общем, проявить определенную политическую мудрость. И Владимиру Евгеньевичу это удавалось блестяще.
С начала 2000-х начались ежегодные выездные школы Формулярного комитета, собиравшие порой до 120 человек. Владимир Евгеньевич был их непременным участником. Вскоре он вместе с другими членами комитета стал активно разбираться не только в узкоспециализированных вопросах, но и в теме медицины доказательств, клинико-экономического анализа, организации лекарственного обеспечения и др. Причем по многим вопросам он имел собственное, всегда обоснованное и мягко внушаемое окружающим мнение. Во время заседаний он ходил между столов, показывая всем своим видом заинтересованность в словах выступающего. Я знал в своей жизни только одного человека, который не мог усидеть во время чужих выступления – академика Израиля Моисеевича Гельфанда.
Отдельной страстью Владимира Евгеньевича была фотография. Их можно посмотреть по ссылке www. http://nonikov.gallery.ru. Там много городов, цветов и ликов женщин. Последнее – собственное обозначение Владимиром Евгеньевичем соответствующих галерей. Огромное число этих фотографий выполнено во время наших поездок на выездные заседания Комитета.
С нашими поездками было связано еще одно смешное происшествие. Андрей Иванович побывал в Баку и был очень впечатлён приемом. Он предложил провести очередное выездное заседание Комитета в Азербайджане. И вот, когда мы уже начали готовить эту поездку, Владимир Евгеньевич вдруг резко отказался. Я очень удивился – чего так? Мне туда нельзя — сказал Владимир Евгеньевич. И тут он совсем огорошил меня, сказав, что он армянин. Со склонов северных Кавказа. А совсем даже не еврей, каковым я его привычно считал. Он долго и подробно рассказывал мне про свое генеалогическое древо. Тогда пришлось перенести поездку в Астану. Тоже все прошло неплохо и оставило массу впечатлений. А в Казахстане дало толчок развитию оценки медицинских технологий.
В начале 2000-х мы задумали не совсем обычное мероприятие: создали при Московском городском научном обществе терапевтов секцию пульмонологии и инфекции. Создавали вместе с друзьями сына Владимира Евгеньевича – Дмитрия. Тут был всплеск энтузиазма и креатива молодых Василия Павлова и Наталии Бишеле. Мы собирались в завиральном кафе Нью Васюки, что на задах Дома Ученых РАН и обсуждали, как нам заставить врачей ходить на заседания. К этому времени на пленарных заседаниях аудитория опустела и методов привлечения туда участников, кроме административного, никто не предлагал.
Мысль была простой. Надо было сделать заседания динамичными, насыщенными, немного театрализованными и необычными. Одновременно нельзя было потерять качество, терапевтическую составляющую, нужно было держать марку. Так и родилась эта идея: в председателях академичные профессора Владимир Евгеньевич Ноников и Борис Павлович Богомолов, а в оппонентах, сбоку от сцены – ваш покорный слуга. Причем поначалу на моем столе лежал мотоциклетный шлем и перчатки, висела косуха. Я был «внесистемной оппозицией», задавал неудобные вопросы, немного провоцировал выступающих, эпатировал публику. И, надо же, почтенные профессора вполне вписались в этот спектакль, выдавая «на-гора» такие профессиональные перлы, что только держись. С ярчайшими примерами, с потрясающим нестандартным анализом ситуаций. Часто – на грани фола. Но вполне прилично. И зал на 120 мест никогда не бывал пуст, все спрашивали с тревогой – а будет Ноников, а будет Богомолов? Ох, как они держали зал. Богомолов так вообще заливался в комментариях на полчаса, и все сидели молча, раскрыв рот. Академизм был изжит.
Они – Богомолов и Ноников, ездили на работу вместе, в одной машине. И называли себя – экипажем. Характерный термин, согласитесь.
Секция наша переезжала с места на место, осваивая новые территории, расширившись до Высшей школы терапии с регулярностью 2 раза в месяц. Основной костяк слушателей все тот же – пятнадцатилетней давности. Хотя стала появляться молодежь: одно время ее не было совсем. А вот наши председатели стали появляться все реже, сказывались присоединившиеся болезни. Хотя их появление всегда сопровождалось интереснейшим общением. С Владимиром Евгеньевичем мы по осени сверяли часы относительно главной флоры сезона, вызывавшей пневмонию. Так, в какие-то годы почти поголовно бушевала атипичная форма воспаления легких, не очень тяжелая, но долго тянущаяся, рецидивирующая, связанная с микоплазмой. От этого возбудителя надо принимать простые антибиотики, макролиды, но долго – не менее 10 дней – 2-х недель. Трудно вытравить эту заразу из клеток, в которой она обитает.
Наверное, апофеозом работы нашей секции-школы надо назвать рассказ Владимиром Евгеньевичем на очередном заседании случаев из практики про пневмонию при свином гриппе. Тогда еще только начиналась эта истерия, еще про крайне тяжелую форму пневмонии никто и не говорил. А он рассказал про ее особенности на примере 2 или 3 случаев и про свои успехи в терапии. Забыв, правда, упомянуть про гепарин, свежезамороженную плазму и плазмаферез. Я спросил – было? – Да, было.
В основе тяжести – ДВС-синдром на фоне тотального разрушения эндотелия в легочных альвеолах. С развитием классической полиорганной недостаточности. И прямо во время заседания мне пришла мысль написать срочно инструкцию по интенсивной терапии пневмонита у больных с этой специфической инфекцией. Посоветовались с А.И.Воробьевым, он одобрил этот подход, и мы написали за пару дней такую инструкцию. Очень короткую, всего-то на 1,5 страницы. Благо, опыт таких «немедленных» инструкций у меня был: писали урывками нечто подобное ночами во время оказания помощи пострадавшим при землетрясении в Армении. Эта инструкция по синдрому длительного сдавления до сих пор не имеет новых редакций.
Минздрав даже не ответил на наше предложение, сделанное от имени Формулярного комитета. И то – его задача была пропихнуть противовирусные препараты и прививки, которые, как показала практика, никому не помогают. Но позволяют освоить большие деньги. В связи с этим инструкция была опубликована в виде статьи в… Независимой газете. Я знаю, многие воспользовались нашими советами и многие жизни были спасены, благодаря этой статье.
На следующий год мне удалось разместить эту инструкцию в виде письма от нашего имени, но в официальной рассылке Роспотребнадзора (спасибо Г.Г.Онищенко). Она провисела там ровно сутки, после чего письмо было снято, скорее всего – по требованию Минздрава. Но дошла инструкция эта до всех регионов. А это – самое важное. Позже мне удалось сравнить отчеты двух регионов – Алтайского края и Свердловской области. В первом регионе использовались метода активного лечения, о которых шла речь выше, во втором – традиционная противовирусная и интенсивная терапия. Разница в смертности – в 10 раз в пользу предложенного нами тогда лечения.
Вот такая детективная история. Согласитесь, не каждый профессор, да еще из такой клиники, «подпишется» на такое. Владимир Евгеньевич даже не задумывался о последствиях: он понимал, что даже одна спасенная жизнь – достойная награда за небольшой административный риск.
Несколько лет назад Владимир Евгеньевич перенес анафилактический шок и клиническую смерть. Он, почти шутя, рассказывал мне об этом, главное в его рассказе сводилось к обиде на коллег, так как он слышал все, что они говорили. А говорили они, видимо, вещи, далекие от сухой речи интеллигенции. Почему-то это больше всего смутило Владимира Евгеньевича, хотя рассказывал он это с элементами юмора. Каждый ли найдет в себе силы поделиться с довольно чужим человеком своими интимными наблюдениями в такой драматический момент. Скорее всего, рассказ этот не был анекдотом, Владимир Евгеньевич пытался понять – что же происходит с человеческим сознанием, когда вроде уже и жизни-то нет. Без всякой мистики обсуждали мы с ним эту тему.
В общем, поскольку я виделся с Владимиром Евгеньевичем редко и его присутствие было для меня довольно абстрактно, то он для меня останется живым. Ну, уехал человек далеко, не позвонить ему. Я не могу смириться с тем, что нельзя уже никогда снять телефонную трубку и задать ему вопрос или пригласить выступить перед врачами. Не верю, что его нет.
П. А. Воробьев
Позволю себе добавить, что Владимиру Евгеньевичу повезло с Арменией — он там учился в гимназии, где изучал греческий и латынь. Я был свидетелем того, что и через 60 лет он читал по-гречески. Тяжело болевший последние годы, Владимир Евгеньевич активно работал и продолжал помогать, учил.
В. Власов
