Минздрав подготовил проект закона, содержащий поправки к закону о здравоохранении.

Называется он, как все подобные законы, неуклюже: «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам применения информационно-телекоммуникационных технологий в сфере охраны здоровья граждан и создания национальных научно-практических медицинских центров». Но это все-таки лучше, чем если просто «О внесении изменений в отдельные законодательные акты», как бывало.

В действительности в нем есть не только про это, но — дело святое — что-нибудь этакое промеж прочего впихнуть. Прочее, по крайней мере часть его, шедевральна. Переопределяется «медицинская услуга».

Пока: 4) медицинская услуга — медицинское вмешательство или комплекс медицинских вмешательств, направленных на профилактику, диагностику и лечение заболеваний, медицинскую реабилитацию, и имеющих самостоятельное законченное значение;

Предлагается: 4) медицинская услуга — медицинское вмешательство или комплекс медицинских вмешательств, направленных на профилактику, диагностику и лечение заболеваний, медицинскую реабилитацию, имеющих самостоятельное законченное значение и выполняемых в том числе с применением телемедицинских технологий.

Это уточнение было бы понятно, если бы текущая формулировка содержала бы указание на оказание услуги лицом-к-лицу. Но этого же нет. Получается уточнение вроде «пищу едят, в том числе, ртом».

Вопрос, который пытается решить законопроект, крайне серьезен. Действительно, именно отсутствие «разрешения» пользоваться «информационными технологиями» (фу, хоть телефоном!) мешало их использовать, а отнюдь не отсутствие «мировой коммуникационной и информационной сети минздрава». Минздрав этого не признавал, мы ему писали-писали, и вот… Ура. Ура, братцы! Минздрав написал этот проект. Спасибо он нам все равно не скажет, поэтому продолжим его критиковать.

Ключевой является Статья 36.2. Применение телемедицинских технологий при оказании медицинской помощи. Ее первый пункт — самый главный:

«Телемедицинские технологии – комплекс организационных, технических и иных мер, применяемых в процессе оказания медицинской помощи пациенту с использованием процедур, средств и способов передачи данных по каналам (линиям) связи, обеспечивающих достоверную идентификацию участников информационного обмена – врача (медицинского работника), пациента (его законного представителя).»
К сожалению, авторы вместо того, чтобы дать просто определение, засунули в определение еще и требования идентификации. Это довольно элементарно и, надеюсь, наше информационно-медицинское сообщество, где много квалифицированных людей, его поправят.

Пункты 3 и 4 все определяют:

2) медицинского работника и пациента для проведения консультаций по вопросам профилактики, диагностики и мониторинга состояния здоровья пациента и принятия решения о необходимости проведения очного приема (осмотра, консультации) медицинским работником.

3. Дистанционное взаимодействие медицинских работников, медицинского работника и пациента осуществляется с использованием информационно-телекоммуникационных сетей общего пользования, в том числе сети «Интернет», включая обмен медицинской документацией в электронном виде.

С принятием этого закона врач мог бы уже говорить по телефону со своим пациентом… Но — фиг вам: «5. Правила дистанционного взаимодействия медицинских работников, медицинского работника и пациента, в том числе посредством обмена медицинской документацией в электронном виде с использованием информационных систем, утверждаются уполномоченным федеральным органом исполнительной власти.»» Мы знаем, как годами, да что там, иногда десятилетиями не выпускаются нужные инструкции министерствами, в том числе и Минздравом во всех его инкарнациях. Явно Минздрав не хочет писать закон прямого действия для того, чтобы потом его своими ручками шаловливыми подправлять, выпуская инструкции.

Но, впрочем, о чем мог бы говорить врач, зачем, что разрешает закон?! «для проведения консультаций по вопросам профилактики, диагностики и мониторинга состояния здоровья пациента и принятия решения о необходимости проведения очного приема (осмотра, консультации) медицинским работником». Т.е. врачу можно лишь сказать пациенту, что приходить не надо или приходить надо. Даже дозу лекарства нельзя скорректировать.

Так что же получается? Зачем все это было написано? Зачем мы пальцем тыкали в убогих сетестроителей Минздрава, отчитывавшихся объемами закупки «персональных компьютеров»? Чтобы получить вот такой закон, который ничего не узаконивает? УЖОС. Возникает такое впечатление, что НАЧАЛЬНИК от Минздрава требует дистанционные технологии упорядочить и внедрить, а Минздрав (вместе с липкоруким ФФОМС?) боятся узаконить «помощь по телефону» — деньги ведь платить надо будет. Впрочем, у министерства могут быть и вполне какие-то иные соображения. Оно ведь этот законопроект трет-перетирает уже годами. Должны же быть какие-то серьезные основания, чтобы все так тормозить? Впрочем, люди не богатые знанием тайн столоправления, могут преувеличивать величие соображений бюрократов. Литературные источники свидетельствуют, что часто дело в необразованности или несварении желудка, или чего-то в этом роде. Вряд ли стоит это уточнять.

Вторая часть законопроекта — про «Национальные научно-практические медицинские центры». Мне всегда казалось, что казенная убогость советской формулировки «научно-практические медицинские центры» скоро станет всем очевидной, и их будут называть просто «научными» или просто «центрами». Но нет, бюрократическое желание называть все подлиннее неистребимо. Статья довольно длинна. Суть ее в том, что Минздрав хочет назначать некоторые центры быть такими: «Национальные научно-практические медицинские центры».

Единственный смысл в этом, который угадывается — дальнейшая централизация и монополизация.

Зачем — так кризис ведь, пирог уменьшается.

Ну нельзя же серьезно предполагать, что в средечной хирургии нужен пуп-центр! Ну чему может бокериевский центр научить-наруководить центр мешалкинский? Смех и грех.

Новость? Да нет. Продолжение апробации.

Василий Власов